Неточные совпадения
Вронский был в эту зиму произведен в полковники, вышел из полка и жил один. Позавтракав, он тотчас же лег на диван, и в пять минут воспоминания безобразных
сцен, виденных им в последние дни, перепутались и связались с представлением об Анне и мужике-обкладчике, который играл важную роль на медвежьей охоте; и Вронский заснул. Он проснулся в темноте, дрожа от
страха, и поспешно зажег свечу. ― «Что такое?
Вспомнив эту
сцену, Клим с раздражением задумался о Томилине. Этот человек должен знать и должен был сказать что-то успокоительное, разрешающее, что устранило бы стыд и
страх. Несколько раз Клим — осторожно, а Макаров — напористо и резко пытались затеять с учителем беседу о женщине, но Томилин был так странно глух к этой теме, что вызвал у Макарова сердитое замечание...
Диде сделалось стыдно за последовавшую после этого разговора
сцену. Она не вышла из кабинета только из
страха, чтоб окончательно не рассердить расчувствовавшегося старика. Стабровский положил свою руку на голову Устеньки и заговорил сдавленным голосом...
«Но если б вы знали, чего это мне стоит», — прибавляет она, и последующая
сцена вполне объясняет и оправдывает ее
страх, возможный и понятный единственно только при самодурных отношениях, на которых основан весь семейный быт Русаковых.
И действительно, Самсон Силыч держит всех, можно сказать, в
страхе божием. Когда он показывается, все смотрят ему в глаза и с трепетом стараются угадать, — что, каков он? Вот небольшая
сцена, из которой видно, какой трепет от него распространяется по всему дому. В комнату вбегает Фоминишна и кричит...
Принесли водки; Лузгин начал как-то мрачно осушать рюмку за рюмкой; даже Кречетов, который должен был привыкнуть к подобного рода
сценам, смотрел на него с тайным
страхом.
Фатимка, притаившись в темном углу сеней, глядела с каким-то
страхом на всю эту
сцену; но только что скрылась Варвара, она, как котенок, выпрыгнула из своей прятки, подбрела к дверям конторы, легла наземь и приложила глаза к скважине.
Бывало, лишь только раздастся музыка увертюры, я начинаю дрожать, как в лихорадке, от внутреннего волнения; часто я приводил в
страх моих товарищей-актеров, не знавших еще за мной этих проделок; но с первым шагом на
сцену я был уже другой человек, помнил только представляемое мною лицо, и многочисленная публика для меня не существовала: я играл точно так, как репетировал роль накануне, запершись в своей комнате…
Девушка с двумя по-детски спутанными косичками, с помертвевшим от
страха лицом, выходит на край
сцены, приседает, точно окунается куда-то, и дрожащим неприятно-визгливым голосом начинает выкрикивать монолог Марии из пушкинской «Полтавы», дико вращая глазами и делая отчаянные жесты.
Опять этот
страх, опять… Хочется убежать со
сцены, малодушно спрятаться в темном уголке театра, упросить оставить меня в покое.
Но вот пополз со знакомым мне уже шуршанием занавес, я вышла на
сцену, и прежние
страхи и сомнения исчезли без следа. Сирота Аксюша, помещичья воспитанница, заслонила на время образ мечтательницы Брундегильды из замка Трумвиль.
Как раз в эту минуту на
сцену выбегают дети, мои дети по ходу пьесы. Какой-то буйный, все сокрушающий на своем пути вал подхватывает меня, побеждает
страх и поднимает на своем ликующем гребне.
Тогда выставлялись ломаными чертами то изувеченное в боях лицо ветерана, изображавшее охуждение и грусть, то улыбка молодого его товарища, искосившего сладострастный взгляд на обольстительную девушку, то на полном, глупом лице рекрута
страх видеть своего начальника, а впереди гигантская пьяная фигура капитана, поставившего над глазами щитом огромную, налитую спиртом руку, чтобы видеть лучше пред собою, и, наконец, посреди всех бледное, но привлекательное лицо швейцарки, резко выходившее изо всех предметов своими полуизмятыми прелестями,
страхом и нетерпением, толпившимися в ее огненных глазах, и одеждою, чуждою стране, в которой происходила
сцена.